История одной судьбы
Недавно к нам в редакцию позвонил из Санкт-Петербурга один из бывших жителей Сосновки и попросил рассмотреть возможность опубликования в «Карсунском вестнике» рассказа о его отчиме Лысяк Алексее Петровиче. Современные средства связи позволяют нам почти моментально получать ту или иную информацию, вот и мы буквально через несколько минут получили воспоминания Алексея Петровича, его незамысловатый рассказ о том, «как трудно всем нам было».
Мы не стали убирать из рассказа Алексея Петровича ни одного слова, не стали «отшлифовывать» текст - почитайте его таким, каким написал человек на восемьдесят пятом году своей непростой жизни.
«Господи, я очень рад вашей газете, где вы обо всём пишите. Благодарю вас. Из газеты узнаю о вашей жизни, о других. Хочу написать в газету. Чтобы все знали, как трудно было. В газете напишут — большое дело. Знакомые прочитают. Новые, молодые по-другому будут относиться к нам, когда узнают, как трудно всем нам было.
Я родился в 1928 году. Лысяк Алексей Петрович. В Амурской области Кагановический (ныне Октябрьский) район, село Климовка.
Топили печи на востоке зимой всю зиму соломой. Летом печку уже не топят в избе. Во дворе родители заставляли нас, маленьких, делать из навоза коровьего «кирпичи». Мяли навозную смесь с соломой, сушили и топили ими вместо дров печурку во дворе. Деревья, дрова рады были бы видеть, да они не растут там. Разве что растут на реке мелкие кустарники. Из кустарника делали забор на огороде, связывая их. Досок-то тоже не было. Там яблоня не растёт.
Ничего не было. Ни свету. Ни дров. Керосин брали на лампы. Голодные были. Что там.
Помню, маленький был, а бани не было. Маленьких моют в тазу, а для стариков (дедушка, бабушка) кадушка стояла в избе. Воды натаскают, нагреют и сами садятся в кадушку мыться. Это редко было, может, в неделю раз. Воду таскали из колодца глубокого. Зимой прикрывали колодец мешками с соломой, но всё равно вода замерзала. Лазили в колодец прорубать лёд.
Учился в селе в школе по пятый класс. Перевели в шестой. Но в 1941 году началась война, и из нашего села людей отправили на Запад. И моего отца брали на фронт, но в райцентре ему сделали операцию - и всё. До фронта уже некому было ехать. И осталось в семье два старика по 85 годов и нас пятеро маленьких. Я был самый большой - 13 лет.
В селе осталось человек десять пожилых мужчин. Женщин было побольше. Вот им и пришлось работать за всех, и я оставил школу и начал помогать родным.
Вот в такой возраст, с 13-14 лет, я ушёл работать в колхоз. Посадили с одним стариком на трактор. Один месяц я поработал с ним, а потом остался один на тракторе. А трактор был не такой, как сейчас. Колёса были железные. Резиновых никаких не было. И сиденье на тракторе железное было. Ночью пахали, днём сеяли пшеницу, овёс и другое. Когда пшеницу надо было убирать, появился комбайн. А он только косил, а не обмолачивал. Косили и комбайном, и на лошади. А когда скосили, дети собирали пшеницу, делали снопы, укладывали в стопы. А потом снопы собирают и вручную обмолачивают. И я колесом трактора помогал. Зерно сдавали государству.
Женщины много работали. Кончили всё убирать, мне дали трактор «Нати». Гусеничный. Только крыша у кабины была. На нём работал ещё пять лет.
Моя сестра Надя тоже работала. Доила коров. В колхозе перерабатывали вручную молоко и отправляли в город. А если кто имел корову (частную), то тоже был приказ сдавать молоко государству. Нашей семье сейчас бы попробовать жить! А вот город знает, откуда им поступают продукты?
Когда в колхозе всё закончили (сезонные работы), нас направляли в зиму в МТС (машинно-тракторная станция) ремонтировать трактора. Зимой я работал на МТС на станции Поздеевка. Туда была только грунтовая дорога. Ходили пешком. Редко туда ездили на лошади. Много приходилось ходить. Каждую неделю. И это — зимой! С МТС ходили домой. Дома помогать. Матери. Например, надо с поля привезти соломы домой. Соломой топили печь. Дров там в то время не было. Дома поможешь и снова в МТС - ремонтировать трактор. Ремонтировали не как сейчас. Где было ремонтировать? Под трактором лежишь, а лежишь на холодной земле, на спине, ремонтируешь. А тепла не было. Работали, как в сарае. Холод. Еды не хватало. Это сейчас, конечно, другое дело. На работу — два метра — и то на машине ездят, пешком не ходят.
Всю войну я так работал. Холод и голод. Холод и голод. Из месяца в месяц, из года в год. Вот и заработал туберкулёз позвоночника. А еды в магазине никакой не продавали. Хоть иногда картошка своя помогала.
От военкомата приезжали к нам на МТС офицеры, и мы ходили учиться стрелять по мишеням. Нам говорили, что если Германия возьмёт Москву, то с Востока на Россию нападёт Япония. Готовили к обороне.
Неподалеку от нашего села Климовка, в двух километрах, был аэродром. Стояли самолёты. Там тоже были учения. За селом вдалеке бросали бомбы.
Когда заболел и уже не в силах был работать, то поехал в райцентр. От нашего села 70 километров поездом. Врачи посмотрели, ничего не назначили, не делали. «Поезжайте», — сказали, — в Благовещенск. 100 километров от села - тоже поездом. Врачи посмотрели, тоже ничего не сказали, лечения не назначили. Послали в Хабаровск. От нас — 700 километров. Поехал поездом туда. Врачи посмотрели мою болезнь и говорят, что надо лечиться. Но надо ждать направления в лечебное заведение. Вот я ждал три года. А инвалидности не давали. Тогда я один год проучился в Благовещенске на бухгалтера. Работал в колхозе три года бухгалтером и ждал распоряжения врачей. И вот мне сказали, что надо ехать в санаторий Сосновка Карсунского района Ульяновской области. Я ехал поездом много дней. Приехал в Глотовку, оттуда - в санаторий Сосновка. Здесь я лежал два года. Делали мне две операции. На позвоночнике. После лечения можно на родину? Но не получилось. Пришлось продолжить лечение.
Из Москвы приезжал врач, хирург Гурьян Л.В. Лечил меня. Сказал: «Приезжай в Москву. Там проверим твою болезнь». Но когда я приехал в Москву, там опять делали операции на позвоночнике. Когда вернулся в санаторий продолжить оздоровительное лечение, думал: ехать домой? Но одна женщина предложила остаться. Здесь работать. И я стал с нею жить. После лечения я ещё раз ездил в Ульяновск, где мне сделали, как лошади на шею, «хомут» — корсет. Корсет плотно охватывал спину и грудь, поддерживал слабый позвоночник. Таскал корсет много лет. Утром надевал, стягивал его шнурами, на ночь снимал.
Один раз, спустя много лет после санаторного лечения, всё-таки съездил на родину. В мае 1986 года. Тогда были живы и мама, и сёстры, брат. Сегодня их нет в живых.
В Сосновке строили с женой дом, двор, сарай, конюшню, баню. Держали скотину, кур. Возделывали приусадебный участок, огород. Много для дома было сделано. А и то был рад, что можно было работать и жить. Когда я пошёл в сельсовет и попросил мне работу, Бгатов Н.С. (председатель сельсовета) сказал: «Пойди для начала и поговори с людьми, чтобы возле каждого дома сажали деревья». Бгатов В. и Бгатов П. посадили по ели. Хоть и по одной, и то спасибо. Они и теперь стоят у их домов. Хотя тех, кто ели сажал, уже нет. Мы с женой взяли тележку и пошли в лес, привезли деревца, посадили. Возле дома выросли. 40 лет им. Одна яблоня, одна липа, пять берёз. А жена уже когда от болезней ушла на тот свет. Деревья посадили — память о нас.
Моя теперь жизнь — много болезней. Был инсульт. Были инфаркты. Осложнения после них были. И болезни добавляются. И то большое спасибо, что ко мне от карсунской больницы приезжает врач Карен Ашотович. Врач назначит лечение, делают мне уколы, и я начинаю получше дышать, а то задыхаюсь. После очередного лечения и спать удаётся побольше, часа по три-четыре. Это ладно. На том свете много спать будем.
А сейчас пишу очень плохо. Одним глазом вижу, и то через двое очков. А если вы будете читать моё письмо, может, будете смеяться, а мне не до смеха. А напечатаете в газете — большое спасибо.
14.09.2012 г.
P.S. Сын Алексея Петровича - Кормишкин Николай Дмитриевич - добавляет к рассказонному отцом: «Односельчане знают, что Алексей Петрович очень любил играть на гармони или балалайке. До сих пор телепередачу «Играй, гармонь» по субботам смотрит каждый раз. Ничего другого больше по телевизору не смотрит. Не пил. Матом не ругался. Потому и любили односельчане, да и не только односельчане, приглашать Алексея Петровича на свадьбы, на большие праздники.
Этим летом мы упросили отца после много-о-олетнего перерыва взять в руки гармонь, чтоб снять его на видеокамеру. И он взял, и поскольку левая рука плохо действует, играл без басов, только правой - на ладах».
Недавно к нам в редакцию позвонил из Санкт-Петербурга один из бывших жителей Сосновки и попросил рассмотреть возможность опубликования в «Карсунском вестнике» рассказа о его отчиме Лысяк Алексее Петровиче. Современные средства связи позволяют нам почти моментально получать ту или иную информацию, вот и мы буквально через несколько минут получили воспоминания Алексея Петровича, его незамысловатый рассказ о том, «как трудно всем нам было».
Мы не стали убирать из рассказа Алексея Петровича ни одного слова, не стали «отшлифовывать» текст - почитайте его таким, каким написал человек на восемьдесят пятом году своей непростой жизни.
«Господи, я очень рад вашей газете, где вы обо всём пишите. Благодарю вас. Из газеты узнаю о вашей жизни, о других. Хочу написать в газету. Чтобы все знали, как трудно было. В газете напишут — большое дело. Знакомые прочитают. Новые, молодые по-другому будут относиться к нам, когда узнают, как трудно всем нам было.
Я родился в 1928 году. Лысяк Алексей Петрович. В Амурской области Кагановический (ныне Октябрьский) район, село Климовка.
Топили печи на востоке зимой всю зиму соломой. Летом печку уже не топят в избе. Во дворе родители заставляли нас, маленьких, делать из навоза коровьего «кирпичи». Мяли навозную смесь с соломой, сушили и топили ими вместо дров печурку во дворе. Деревья, дрова рады были бы видеть, да они не растут там. Разве что растут на реке мелкие кустарники. Из кустарника делали забор на огороде, связывая их. Досок-то тоже не было. Там яблоня не растёт.
Ничего не было. Ни свету. Ни дров. Керосин брали на лампы. Голодные были. Что там.
Помню, маленький был, а бани не было. Маленьких моют в тазу, а для стариков (дедушка, бабушка) кадушка стояла в избе. Воды натаскают, нагреют и сами садятся в кадушку мыться. Это редко было, может, в неделю раз. Воду таскали из колодца глубокого. Зимой прикрывали колодец мешками с соломой, но всё равно вода замерзала. Лазили в колодец прорубать лёд.
Учился в селе в школе по пятый класс. Перевели в шестой. Но в 1941 году началась война, и из нашего села людей отправили на Запад. И моего отца брали на фронт, но в райцентре ему сделали операцию - и всё. До фронта уже некому было ехать. И осталось в семье два старика по 85 годов и нас пятеро маленьких. Я был самый большой - 13 лет.
В селе осталось человек десять пожилых мужчин. Женщин было побольше. Вот им и пришлось работать за всех, и я оставил школу и начал помогать родным.
Вот в такой возраст, с 13-14 лет, я ушёл работать в колхоз. Посадили с одним стариком на трактор. Один месяц я поработал с ним, а потом остался один на тракторе. А трактор был не такой, как сейчас. Колёса были железные. Резиновых никаких не было. И сиденье на тракторе железное было. Ночью пахали, днём сеяли пшеницу, овёс и другое. Когда пшеницу надо было убирать, появился комбайн. А он только косил, а не обмолачивал. Косили и комбайном, и на лошади. А когда скосили, дети собирали пшеницу, делали снопы, укладывали в стопы. А потом снопы собирают и вручную обмолачивают. И я колесом трактора помогал. Зерно сдавали государству.
Женщины много работали. Кончили всё убирать, мне дали трактор «Нати». Гусеничный. Только крыша у кабины была. На нём работал ещё пять лет.
Моя сестра Надя тоже работала. Доила коров. В колхозе перерабатывали вручную молоко и отправляли в город. А если кто имел корову (частную), то тоже был приказ сдавать молоко государству. Нашей семье сейчас бы попробовать жить! А вот город знает, откуда им поступают продукты?
Когда в колхозе всё закончили (сезонные работы), нас направляли в зиму в МТС (машинно-тракторная станция) ремонтировать трактора. Зимой я работал на МТС на станции Поздеевка. Туда была только грунтовая дорога. Ходили пешком. Редко туда ездили на лошади. Много приходилось ходить. Каждую неделю. И это — зимой! С МТС ходили домой. Дома помогать. Матери. Например, надо с поля привезти соломы домой. Соломой топили печь. Дров там в то время не было. Дома поможешь и снова в МТС - ремонтировать трактор. Ремонтировали не как сейчас. Где было ремонтировать? Под трактором лежишь, а лежишь на холодной земле, на спине, ремонтируешь. А тепла не было. Работали, как в сарае. Холод. Еды не хватало. Это сейчас, конечно, другое дело. На работу — два метра — и то на машине ездят, пешком не ходят.
Всю войну я так работал. Холод и голод. Холод и голод. Из месяца в месяц, из года в год. Вот и заработал туберкулёз позвоночника. А еды в магазине никакой не продавали. Хоть иногда картошка своя помогала.
От военкомата приезжали к нам на МТС офицеры, и мы ходили учиться стрелять по мишеням. Нам говорили, что если Германия возьмёт Москву, то с Востока на Россию нападёт Япония. Готовили к обороне.
Неподалеку от нашего села Климовка, в двух километрах, был аэродром. Стояли самолёты. Там тоже были учения. За селом вдалеке бросали бомбы.
Когда заболел и уже не в силах был работать, то поехал в райцентр. От нашего села 70 километров поездом. Врачи посмотрели, ничего не назначили, не делали. «Поезжайте», — сказали, — в Благовещенск. 100 километров от села - тоже поездом. Врачи посмотрели, тоже ничего не сказали, лечения не назначили. Послали в Хабаровск. От нас — 700 километров. Поехал поездом туда. Врачи посмотрели мою болезнь и говорят, что надо лечиться. Но надо ждать направления в лечебное заведение. Вот я ждал три года. А инвалидности не давали. Тогда я один год проучился в Благовещенске на бухгалтера. Работал в колхозе три года бухгалтером и ждал распоряжения врачей. И вот мне сказали, что надо ехать в санаторий Сосновка Карсунского района Ульяновской области. Я ехал поездом много дней. Приехал в Глотовку, оттуда - в санаторий Сосновка. Здесь я лежал два года. Делали мне две операции. На позвоночнике. После лечения можно на родину? Но не получилось. Пришлось продолжить лечение.
Из Москвы приезжал врач, хирург Гурьян Л.В. Лечил меня. Сказал: «Приезжай в Москву. Там проверим твою болезнь». Но когда я приехал в Москву, там опять делали операции на позвоночнике. Когда вернулся в санаторий продолжить оздоровительное лечение, думал: ехать домой? Но одна женщина предложила остаться. Здесь работать. И я стал с нею жить. После лечения я ещё раз ездил в Ульяновск, где мне сделали, как лошади на шею, «хомут» — корсет. Корсет плотно охватывал спину и грудь, поддерживал слабый позвоночник. Таскал корсет много лет. Утром надевал, стягивал его шнурами, на ночь снимал.
Один раз, спустя много лет после санаторного лечения, всё-таки съездил на родину. В мае 1986 года. Тогда были живы и мама, и сёстры, брат. Сегодня их нет в живых.
В Сосновке строили с женой дом, двор, сарай, конюшню, баню. Держали скотину, кур. Возделывали приусадебный участок, огород. Много для дома было сделано. А и то был рад, что можно было работать и жить. Когда я пошёл в сельсовет и попросил мне работу, Бгатов Н.С. (председатель сельсовета) сказал: «Пойди для начала и поговори с людьми, чтобы возле каждого дома сажали деревья». Бгатов В. и Бгатов П. посадили по ели. Хоть и по одной, и то спасибо. Они и теперь стоят у их домов. Хотя тех, кто ели сажал, уже нет. Мы с женой взяли тележку и пошли в лес, привезли деревца, посадили. Возле дома выросли. 40 лет им. Одна яблоня, одна липа, пять берёз. А жена уже когда от болезней ушла на тот свет. Деревья посадили — память о нас.
Моя теперь жизнь — много болезней. Был инсульт. Были инфаркты. Осложнения после них были. И болезни добавляются. И то большое спасибо, что ко мне от карсунской больницы приезжает врач Карен Ашотович. Врач назначит лечение, делают мне уколы, и я начинаю получше дышать, а то задыхаюсь. После очередного лечения и спать удаётся побольше, часа по три-четыре. Это ладно. На том свете много спать будем.
А сейчас пишу очень плохо. Одним глазом вижу, и то через двое очков. А если вы будете читать моё письмо, может, будете смеяться, а мне не до смеха. А напечатаете в газете — большое спасибо.
14.09.2012 г.
P.S. Сын Алексея Петровича - Кормишкин Николай Дмитриевич - добавляет к рассказонному отцом: «Односельчане знают, что Алексей Петрович очень любил играть на гармони или балалайке. До сих пор телепередачу «Играй, гармонь» по субботам смотрит каждый раз. Ничего другого больше по телевизору не смотрит. Не пил. Матом не ругался. Потому и любили односельчане, да и не только односельчане, приглашать Алексея Петровича на свадьбы, на большие праздники.
Этим летом мы упросили отца после много-о-олетнего перерыва взять в руки гармонь, чтоб снять его на видеокамеру. И он взял, и поскольку левая рука плохо действует, играл без басов, только правой - на ладах».
Галерея