Крестьяне в произведениях русских писателей
В конце прошлого года в Москве, в издательстве «Достоинство» вышла книга современного российского писателя Владимира Васильевича Казарезова «Крестьяне в произведениях великих русских писателей». В.В. Казарезов является автором более 30 книг и сотен статей, посвященных проблеме российского крестьянства, жизни современной деревни, он одним из первых выступил в защиту Петра Столыпина и его преобразований. В новой книге писателя собраны суждения известных прозаиков и поэтов о русском крестьянстве: А. Сумарокова, Д. Фонвизина, А. Пушкина, Н. Гоголя, Н. Некрасова, И. Тургенева, М. Салтыкова-Щедрина, Л. Толстого, М. Шолохова, П. Проскурина и др. Одна из глав посвящена Николаю Васильевичу Нарышкину, чьи произведения о русской деревне, российском крестьянине и их современных проблемах хорошо известны карсунским читателям.
Сегодня мы предлагаем вашему вниманию эту главу из книги В.В. Казарезова.
Николай Нарышкин (Махотин) родился в старинном селе Кадышево-Покровском Ульяновской области. Его родители: Василий Иванович и Анна Михайловна – потомственные крестьяне, предки которых переселились из Центральной России. Он получил и сельскохозяйственное образование (Сурский зоотехнический техникум), и гуманитарное (юридический факультет Казанского университета). Между обучением в этих учебных заведениях успел поработать заместителем председателя колхоза и четыре года отслужить в Военно-морском флоте. Имеет звание капитан-лейтенанта. Потом была аспирантура в Московском университете, преподавательская работа.
Выросший в трудолюбивой крестьянской семье в атмосфере высокой нравственности, уважения к народным традициям и обычаям, впитавший многовековой опыт предков и богатейшую народную культуру, Николай Васильевич рано заявил о себе как патриот большой и малой родины, певец родного края, защитник крестьян как самых полезных и самых лучших членов общества. Он стал исследователем и страстным пропагандистом народных, прежде всего – крестьянских ценностей, обеспечивших мощь России и являющихся залогом того, что она останется великой страной, успешно выдержав выпавшие на её долю испытания.
Талант Николая Нарышкина многогранен, равно как и его деятельность, миссия на российской земле. Он – ученый и педагог, историк-исследователь и краевед, философ и мыслитель, журналист и публицист, подвижник и общественный деятель. Много еще чего можно добавить к сказанному. Человек, заявивший о себе даже в одной только из названных ипостасей, может считать свою жизнь состоявшейся. В что же говорить в таком случае о Нарышкине? Тем более что он не сам себя позиционирует в названных качествах, а люди его считают таковым. О признании заслуг Николая Васильевича перед страной и родным краем говорит множество наград и почетных званий, которыми был удостоен этот человек. Он профессор, член Союза писателей России, академик Российской Академии гуманитарных наук, заслуженный работник культуры Российской Федерации и Республики Татарстан… Николай Нарышкин – автор более пятисот публикаций, в том числе десятков книг. Назовем некоторые из них, чтобы преставить круг главных творческих интересов писателя и философа. «Махотин извоз», «Мятущаяся Россия», «Священная Сура», «Кадышевский эпос», «Трудная жизнь русского крестьянина», «Дороги и тропы жизни русского крестьянина», «Русский дневник» (в семи томах), «Симфония земли Посурской», «Сад отца» и другие.
Но крестьянский мир научил будущего писателя не только житейской мудрости и труду. Именно ему он обязан развитием умения ценить окружающую красоту, понмать народное искусство и культуру во всем их многообразии. Мир прекрасного, в котором жили крестьяне и который они создавали, развивал чувственное начало в человеке, делал его не только потребителем, но и творцом народной культуры.
Кто из нас не знает пушкинской няни Арины Родионовны и её влияния на формирование мировоззрения, нравственных установок, да и на само становление поэта. У Николая Нарышкина была своя няня, его родная бабушка Анисья Архиповна. Писатель переполнен чувствами и словами благодарности к этому человеку. В книге «Добрые сурские сказки» он пишет:
«Вот была богатая на воображение натура!.. Лежа на теплой печке, она могла сутками, не повторяясь, рассказывать всяческие истории, сказки, прибаутки, напевать песни вроде этой:
Как у месяца – у молодца
Крутые рога,
Как у нашего у Коленьки
Кудрява голова:
По плечам кудри лежат,
Как жар горят.
Ехали бояре
И всё дивовались:
Что это за парень,
Что это за хорошай.
Это не мать яво родила,
Не отец воспитывал…
Слушать было бабушку не наслушаться. Куда только бабушка своими рассказами меня не водила. Каких только диковинных птиц я с бабушкиной печки не видал! И сейчас передо мною проплывают видения с Жар-птицей и Финистом-ясным соколом…»
А ведь перед нами простая неграмотная крестьянка, накопившая за свою жизнь так много из того, что веками создавалось народом.
А вот из колыбельной песни другой бабушки – матери писателя Анны Михайловны Нарышкиной, услышанной им, когда она баюкала его внука Андрея:
У Лисаньки было семь дочерей:
Дарья, Мария, Федосья, Ниносья,
Степанида, Саламанида,
Душа Катенька.
Две Акульки во люльке качаются,
Два Стяпана во смятане бултыхаются.
Так и входили в мир крестьянские дети под ласковые мелодичные напевы любивших их матерей, бабушек и прабабушек.
Подрастали крестьянские мальчики и девочки и сами пели, что-то повторяя из услышанного от старших, что-то добавляя, а что-то сочиняя заново. Одну из таких песен, в детстве услышанных от девушек, Николай Васильевич воспроизвел в «Заманихе»:
Сладка яблонька сахаренька,
Отрасли витии до сыраю земли,
Привились кудри ко белому лицу.
Яво личико, точно беленький снижок,
Яво щечки – как в саду розовый цвяток.
«Содержание и мелодии тех крестьянских песен, - пишет Николай Васильевич, - не только неподражаемы, но и неповторимы, а теперь (так уж пошло, и непростительно жестоко мы поступили!) почти и невосполнимы. За последние годы только в моем родном Кадышеве канули в вечность огромные запасы фольклора, уникального народного творчества».
Тяжело читать эти горькие слова. Но, увы, такое не только на родине Николая Нарышкина.
Помимо труда и народной культуры, на гражданское становление писателя Нарышкина, как и вообще на формирование богатого внутреннего мира крестьянских детей, влияла окружающая их великолепная природа, в которой они растворялись, становились её частицей.
Прежде чем приводить в подтверждение этого посыла слова из произведений писателя, сделаем отступление.
Николая Васильевич – явление уникальное, а творчество его самобытно и единственно в своем роде. Большинство произведений Нарышкина трудно идентифицировать и соотнести с формальными жанрами, существующими в литературе. И язык его многообразен, многоцветен. С одной стороны – это документальная публицистика, поднимающая самые жгучие социальные, гуманитарные, политические и иные проблемы, наполненная размышлениями о судьбах Родины (прежде всего – крестьянства). С другой – блестящая художественная проза, часть поднимающаяся до поэтического звучания.
Он и восторженный романтик, когда рисует великолепные пейзажи своей малой родины и рассказывает о дорогих его сердцу людях, и одновременно жёсткий сатирик и страстный обличитель, когда заходит речь о тех, кто довел Россию до утраты своего величия, а народ до столь униженного состояния, до материального обнищания и размывания в русской деревне веками накапливаемых духовных ценностей. А далее приведем пример из описания Нарышкиным дорогой ему Заманихи, уголка, где прошло его детство, где перед ним распахнулось окно в мир:
« …Заманиха – это утро моего детства. Мой полдень – это тоже Заманиха. Она – мой первый глоток воздуха. То, что я увидел, появившись на белый свет, - это Заманиха. Заманиха первой меня спеленала и первой посвятила в волшебные игры природы. Она первой благословила меня в многотрудный путь по жизни. Первым букварем и первой таблицей умножения была для меня Заманиха.
Растительный, животный и букашковый мир Заманихи у подножия сплошь покрытой душицей, чуть приплюснутой, опрятной своей девственной свежестью красноглиняной с белесым, как парное коровье молоко, горы с плетневой городьбой нашего кормильца – огорода.
В центре заманихинского волшебного царства стояли, взметнув богатырскую, чудотворную силищу свою из глубин былинной русской земли к голубым небесам, выше даже Долгой горы, старые-престарые, неохватные, всегда между собой и с окружающим их миром о чем-то перешептывающиеся тополя. От тополей на всё живое растекались тополиные запахи. Запахи эти весело кружили голову не только мне. Растворяясь в луго-боровом, настоянном на целебных травах, цветах, на хвое, мяте и душице, на пчелином мёде воздухе, тополиные запахи пропитывали силой, удалью, доброй и первозданной простотой весь кадышевский народ.
Души всех кадышан сотворялись из воздуха Заманихи, пропитанного загадочным духом тополей, ветел, сосен, талов и луговых трав».
Разве можно такие проникновенные слова назвать прозой? Конечно же, это поэзия, исторгнутая из самого сердца писателя-романтика.
И совсем другим предстает перед нами писатель-обличитель Нарышкин, когда говорит о сегодняшнем положении в деревне. Например, о судьбе сельских школ: «…Как дамоклов меч, над большинством сельских школ висит угроза их закрытия. Закрытие школ связывают с уменьшением в них числа учащихся. Для того чтобы этого не происходило, государство никаких мер не предпринимает… Закрытие школы в селе эквивалентно уничтожению самого села. Понимают ли это нынешние правители России? Вряд ли. Если бы они понимали, то разработали немедленно комплексную систему мер по оздоровлению сельской экономики и возрождению российского села…» («Дороги и тропы российского крестьянина», 2005).
Далее мы ещё приведем слова писателя, восстающего против равнодушия тех, от кого зависит судьба деревни, крестьян, самосохранение самобытности и национальной идентичности народа России.
При всём том, что творчество Нарышкина, как уже отмечалось, трудно разложить по жанровым полочкам, следует отметить его, если можно так выразиться, многожанровость. Многие вещи у него написаны как эссе. Например – «Сад отца». Выпущено целых семь томов дневников. Он часто прибегает к диалогам («Разговор Праведника с Нечестивцем»), являющимся основным жанром великого философа древности Платона. Пишет сказки, в которых переплетаются местные народные предания, бережно сохраненные в крестьянской среде, с авторским вымыслом и размышлениями о прошлом, настоящем и будущем России и особенно российской деревни. Выступает Нарышкин и в качестве литературного критика, рассказывая о творчестве знаменитого земляка, великого русского поэта Николая Языкова и других.
Но, обращаясь к тому или иному жанру, Нарышкин не загоняет себя в прокрустово ложе его формальных рамок. Пишет свободно, привлекая к достижению поставленной цели увиденное и познанное самим и услышанное от других, прочитанное в работах предшественников и современников.
Показательны в данном смысле дневниковые записи Николая Васильевича. Да, это дневники. Но дневники не обычные. Обозначив дату и день недели, Нарышкин не столько озабочен фиксацией (как можно подробнее) событий этого дня, сколько использует возможность сказать о своем отношении к процессам, совершающимся в России, и делах планетарного звучания. Открываю наугад стр.193 пятого тома «Русского дневника»:
«4 апреля 1994 года, понедельник. В России стоит смута. Смута, да ещё какая! В России, как и в начале XVII века, как и в конце XVIII века, нет власти и нет идеи. Зато есть полное пренебрежение в угоду нуворишей и империалистическому финансовому капиталу разумными чаяниями Российского Народа. Россия бредет по Ненастному Полю Истории ощупью, в полном политическом и социально-экономическом мраке…
Какой временной период займет смутное время в России? И на этот вопрос нет ответа, можно лишь смело утверждать, что хаос в России будет огромных размеров и засосёт в свою пучину целые континенты… Из состояния смуты Россия, всё Человечество выйдут обновленными, очищенными от наростов распада и освобожденными от колоссального груза хлама, невежества и нравственных нечистот. Я верю в это!..»
Кстати, отметим вот такую особенность творческого наследия писателя. Порой его критические оценки ситуации в стране настолько остры, что кажется, он взял на себя неблагодарную миссию предсказательницы Кассандры. Но на самом деле – ничего подобного. Он не предрекает России апокалиптического исхода, а верит в её великое будущее, в способность народа с честью выйти из смуты.
Поскольку цель настоящей книги – оценить отношение рассматриваемых писателей к крестьянам российской деревни, сельскому хозяйству, то следующий, шестой том «Русского дневника» раскрываем не на случайной странице, а целенаправленно ищем, что говорит Нарышкин по существу этих проблем. Искать долго не приходится, поскольку они занимают центральное место в его творчестве.
«22 сентября 2010 года, среда. Мысли о Судьбе Русского Крестьянства, а с ним, конечно, и о Судьбе сельского хозяйства России не покидают меня. Об этом я думаю денно и нощно. Почему? Потому что в этой сфере мало чего делается путного. Процесс таяния Русского Крестьянства идет молниеносно. Село обезлюживает. Его возможности накормить сытно страну падают. Со стороны государства кардинальных мер, направленных на реанимацию села, народ не видит…»
Нарышкин убежден, что обеспечение населения едой - важнейшая, но далеко не единственная миссия, извечно выполняемая крестьянами: "Когда-то сельская среда формировала физически и духовно здоровую молодежь, являвшуюся надежным резервом для армии, для военного и торгового флотов, для космонавтики и т.д. Теперь такого резерва практически нет... Из-под России уходит крестьянский мощный фундамент. При ликвидации сёл Россия остается без своих надежных форпостов, хранителей её Могущества и Покоя. Большинство Русских сёл бесы довели до ручки",
Николая Васильевич буквально кричит, желая, чтобы его услышало как можно больше людей; "... как Россия будет жить без Села? Как она, Моя Родная, Моя Матушка-россия, будет жить без Крестьянина, хлеюопашца? Должно же думать об этом правительство России?.."
Но в работах нарышкина (в том числе в "Дневнике") не только воспроизводятся ужасающие картины запустения земли и нравственной деградации людей. Он как гражданин, взваливший на себя ответственность за судьбу родной страны, говорит, что нужно делать, чтобы остановить деструктивные процессы и вывести Россию на путь, который обеспечит ей великое будущее.
Остановися на видении писателем путей подъёма деревни и сельского хозяйства. Надежды на то и другое ученый и писатель связывает с возрождением хозяина на земле, со становлением крестьянского хозяйства главной производственной единицей. Поэтому в работах нарышкина часть встречаются ссылки на великого русского ученого - экономиста А.В. Чаянова, защитника крестьянского хозяйства, погибшего за свои убеждения в сталинских лагерях. В пятом тому "Русского дневника" (2009 г.) Нарышкин пишет о фермере из села Сухой Карсун Ульяновской области: "... я ездил... к фермеру, если так можно назвать нынешнего Крепкого Хозяйственника-Крестьянина, Николаю Васильевичу Николаеву. Я побывал на его полях, порадовался ухоженным посевам пшеницы. Хозяин есть хозяин! Добросовестный крестьянин, а Н.В. Николаев как раз таким является, неряшливость в земледелии не допустит. Современной России хотя бы миллиончик таких Крестьян! В стране было бы изобилие здоровых продуктов питания. Продовльственная проблема в стране была бы решена. Но, увы, до такого порога предстоит проделать еще долгий путь".
Уважаемый читатель! Я согласен с Николаем васильевиче насчет того, что настоящие крестьяне-фермеры России смогли бы и решить продовольственную проблему, и возродить российскую деревню. Но миллиона фермеров нет (а лучше, если бы их было несколько миллионов), и продовольствия своего не хватает, везем из-за границы. Дело в том, что фермер на голом месте не появится, нужны вложения в создание новых фермерских хозяйств, системная поддержка их со стороны государства, участие в становлении справедливого обмена между городом и деревней. Нарышкин считает, что как раз справедливость эта и отсутствует, и потому трудно выжить крестьянам. Он приводит убийственный пример: "... чудовищная несправедливость, которую мне продемонстрировали в Сухом Карсуне за обеденным столом в доме фермера. Хозяйка подала к столу бутылку питьевой воды, купленной в магазине за 12 руб. 50 копеек пол-литра, а высочайшего качества молоко у крестьян покупают за 4 рубля литр. Давайте сравним: литр обыкновенной воды, зачерпнутой в каком-нибудь обыкновенном водоёме, - 25 рублей, а литр молока, в котором громадный труд крестьянина, - 4 рубля. Разве это не дикость?! Дикость, конечно, да ещё какая!"
Какой же фермер, тем более начинающий, выживет в таких условиях! Радетель за судьбу села и крестьян, обращаясь к властям и обществу, взывает: "Селькского жителя, умеющего и желающего работать на земле, необходимо срочно спасать путем создания эффективного социально-экономического механизма. Таким механизмом, по моему твердому уразумению, явяляется налаживание эквивалентного обмена между городом и селом".
Эти бы слова да в уши тех, кто принимает управленческие решения по сельскохозяйственным вопросам. А к Нарышкину стоит прислушаться. Он не только, будучи выходцем из деревни, знает о ней, её людях и нуждах всё. Не только страстный патриот Отечества. Не только писатель, но и ученый-экономист, профессор, знающий и теорию, и практику.
Мы, читатели Николая Нарышкина, должны быть признательны ему за знакомство с сочинением великого русского крестьянина Тимофея Михайловича Бондырева "Торжество земледельца, или Трудолюбие и Тунеядство". Это сочинение Бондырева увидело свет в 1906 году, было сопровождено предисловием Льва Толстого, давшего ему высокую оценку. На что из сказанного более ста лет назад крестьянином Бонадаревым обратил внимание выходец из крестьянской семьи, наш современник Нарышкин?
"... если судить по всей строгости закона, я имею право с генералами на одних креслах сидеть. Да что я говорю на одних! Генерал должен предо мною стоять. Почему? - так спросит встревоженный читатель. - Потому что не я его, а он трудов моих хлеб ест..."
Это великие слова русского сеятеля и хранителя XIX века, делающие ненужным обоснование тезиса, что крестьянин - самый полезный член общества, так как он может прожить без кого угодно, а без него не проживет никто. И потому крестьянин как кормилец всех остальных своих сограждан достоин соответствующего к себе отношения.
В сочинении Бондырева нарышкин выделяет и иные слова, не менее актуальные для нашего времени. Например, обращение крестьянина к тем, кто участвует в формировании общественного сознания: "... Почему у вас ни в богословских, ни в гражданских и ни в каких писаниях хлебный труд и трудящийся в нём не одобряются, а донельзя унижаются?.. Прочти ты сколько есть в свете разного рода писаний: нигде не увидишь, чтобы хлебный труд и трудящийся в них одобрялись, а напротив того, они всевозможно унижаются".
А ведь это тоже как будто списано с нашей действительности. Почти нет талантливо написанных художественных произведений о крестьянине, добротных кинофильмов, живописных полотен и т.д. Зато полно всевозможных инсинуаций о пьянстве и лени крестьян, о неспособности их обеспечить эффективное ведение сельского хозяйства.
По-современному выглядит и оценка состояния общества, сделанная Бондаревым в конце XIX века: "На два круга разделяю я мир весь: один из них возвышенный и почтенный, а другой униженный и отверженный". Разумеется, крестьянин в числе других.
Николай Нарышкин заявляет, что абсолютное большиснтво мыслей Тимофея Бондарева ему созвучно.
Неоднократно возвращается в своих работах Николай Васильевич к истокам трагедии российской деревни, начавшейся с коллективизации. Она не просто поменяла единоличную форму собственности и организации труда на общественную. Произошли глубинные изменения в самом человеке, о которых Нарышкин говорит устами своего отца: "Село изуродовали, здоровое крестьянство уничтожили, крестьянскую культуру вытравили, память о Добром Прошлом стёрли, внедрили рабскую форму организации труда, народ превртаили в бесправное скопище послушных бесам-"активистам" людей, обзываемых колхозниками. Колхозники, весь световой день гнувшие спины неизвестно на кого, потихонечку волей-неволей стали приспосабливаться к халтуре, явлению ранее неизвестному российскому Крестьянину. Место Трудового Духа в крестьянине помаленьку стал занимать потребительский дух. Былую крестьянскую среду, как плесень, стала поражать апатия к работам на земле. У колхозников, как это ни странно, появилось состояние безразличия ко всему вокруг них происходящему. Они стали довольствоваться самым элементарным и мечтать о появлении мифической скатерти-самобранки. Ряд колхозников, получив вольную в 50-ые годы, ринулись в города в поисках "вольготности" и "уютной" жизни. Для многих крестьян, превращенных колхозным строем в типичных рабов, работа на земле стала принудиловкой. Принудительный труд развратил сельского труженика, вызвал в нем ненависть к тому, что он веками делал с охотой". (Это слова из книги "Дороги и тропы жизни российского крестьянина").
Тяжело, даже страшно читать слова о том, что человек стал ненавидеть то, что делал охотно, чем гордился. А утрата интереса к труду повлекла за собой деградацию сословной сущности крестьянина, всегда являвшегося центральной фигурой общества - тружеником-кормильцем, защитником-воином, творцом народной культуры во всех её проявлениях, да и вообще хранителем генетического кода национальной самобытности. Я не вижу никакого преувеличения в словах Нарышкина о том, что "без соков крестьянства всё всюду бы пожухло, зачахло и превратилось бы в тлен..."
Далее Николай Васильевич развивает свою мысль:
"К величпйшему сожалению, сегодня, именно сегодня, в российском обществе совершенно не востребуются несметные сокровища Крестьянской культуры - основы всякой культуры вообще, что может губительно сказаться на выборе провальных ориентиров дальнейшего развития Российского Общества...
На фоне несусветной социальной несуразицы в современном обществе начинает угрожающе быстро блекнуть Портрет-Образ традицонного Русского Крестьянина, того самого Корня, из которого и произрастала Святая русь...
Постоянно бывая в русских сёлах, я не только вижу, но и сам болезненно ощущаю нехватку свежего духовного воздуха, коим столетия дышала Крестьянская Русь. Крестьяне исконно русских песен не поют, на традицонно русских музыкальных инструментах (на балалайке, на гармошке...) не играют, не отводят уставшую душу частушками, прибаутками, шутками, не водят хороводы, не устраивают пляски по вечерам на улицах, не организуют увеселения на Масленицу, не гадают на Святки, не катаются зимой на салазках, не пекут в изобилии пироги, особенно по праздникам... Некогда здоровая крестьянская Русь ныне сильно захворала. Она недомогает не от старости, а от кучи разных социальных болезней, поразивших её Могучее Тело. Крестьянская Русь, как и вся Россия, обессиленная хворью, мечется в исступлении и в кучах пороков, нежданно-негаданно вдруг навалившихся на неё.
... Это горе наше! Крестьянин, Российский Крестьянин, с этим горем великим оказался один на один в топком болоте социально-экономической и духовной неурядицы..."
Для более-менее полного разбора творческого наследия Николая Нарышкина очерка недостаточно. Нужна монография, возможно, и не одна. Поэтому будем заканчивать, остановившись в заключение на "Разговоре Праведника с Нечестивцем" (2002).
Я познакомился с многими работами писателя и философа. Везде он предстает человеком убежденным, бескомпромиссным, готовым идти на костер за свои убеждения. Однако бескомпроимссность его не абсолютна. Во вступлении к "Разговору..." Николай Васильевич приглашает читателя не просто принять на веру сказанное им, а включиться в диалог, в спор, который разворачивается на страницах книги. Он пишет: "... Спортить непременно надо, даже очень необходимо. Нужно непрменно полемизировать в интересах постижения Истины, в интересах будущего устройства человечества".
Николай васильевич пишет, что в книге представлен "один из разговоров Праведника с Нечестивцем", свидетелем которого он "невольно" оказался. Трудно оспаривать эти слова, но мне представляется, что "Разговор..." - это гораздо более, чем случайно подслушанный диалог двух человек. В книге наиболее полно и системно представлено философское осмысление Нарышкиным произошедшего в России в ХХ веке, особенно - смуты последней четверти века.
Из всего диалога между Праведником и Нечестивцем возьмем только один фрагмент, в котором идет речь о качествах крестьян, выгодно отличающих их от представителей других сословий общества.
"Нечестивец: Ваша вами обожаемая Русская Деревня не может похвалиться и начитанностью её жителей, и их знаниями искусства, и их умением самостоятельно делать политические выводы. Низок у деревенского народа и уровень культуры, образованности, сельскохозяйственной квалифицированности..."
Это типичная позиция крестьянофобов, то ли по убеждению, то ли по злому умыслу утверждающих, что на крестьян, погрязших в пороках, лености и бескультурье, нечего рассчитывать, чтобы осуществить подъём сельского хозяйства и вывести деревню из депрессивного состояния.
Праведник дает отповедь Нечестивцу:
"... ты, нечестивец, объективно о жизни Русской Деревни судить не можешь, поскольку её совершенно не знаешь и поэтому не воспринимаешь её такой, какая она есть. Жизнь Российского Крестьянства развивается в соответствии не только с общечеловеческими и общегосударственными социальными и экономическими законами, но и законами специфическими, свойственными только Крестьянскому Укладу...
Что касается культуры Крестьянства России. Она ... велика, неохватна и уникальна...
Крестьянская культура замешена на многогранных природных явлениях, так или иначе связанных с деятельностю человека, его жизнью на земле и ежесекундными общениями с миром природы: лесами, полями, зверями, реками, озёрами, травами, птицами, насекомыми, рыбами...запахами сирени, розы, душицы, тополя, ветлы, липы, ландыша, пчелиного мёда, гречихи, ржи, томными летними вечерами... ржанием лошадей, скрипом телег, утренними восходами и вечерними закатами солнышка, лунным сиянием, трелями соловьиными, скворечьими песнями, осенним бубуканьем филина, причитаниями кукушки... густым настоем лугового воздуха, грядками лугового лука, борщевника, дягиля, щавеля, козелеца... Всё мною перчисленное - аккорды Симфонии Крестьянской Культуры. Крестьянская Культура - явление не искусственное, а природное. Оно одно из лучших Творений Добрых Космических Сил.
О начитанности Людей Деревенских. Кто тебе, нечестивец, что житель села менее начитан, чем житель города? В большиснтвен сёл России есть люди, которые славятся своей начитанностью, образованностью. эрудицией, своими неординарными суждениями по вопросам культуры, политики, своим высоким уровнем мышления. Полно в деревнях поэтов, художников, танцоров, певцов, кои своими дарованиями нисколько не уступают даже самым изысканным дарованиям городов... У сельчан, в чем я убедился при встречах с ними, куда выше, чем у горожан, опрятность ума, его организация.
... Уровень порочности у сельской молодежи куда ниже, чем у молодежи городской. И этому важному факту неодинакового социального поведения молодежи в городах и сёлах есть объяснение. Он объясняется различным интересом юных горожан и сельчан к труду.
Молодые горожане чаще, чем сельчане, пользуются порочными "заработками": вовровством, спекуляцией... проституцией, вымогательством - рэкетом, попрошайничеством, азартными играми и даже... фа-ри-сей-ством...
В селе своя лаборатория выработки у молодежи поведения. Эта Лаборатория питается прежде всего Историческими Трудовыми Традициями, Трудовыми Навыками всех предыдущих поколений Крестьян, Нормами Здоровой Крестьянской Морали, Сказаниями о Старине, Легендами, былинами, Сказками, вековыми Устоями Крестьняского Быта, Крестьянского Образа Жизни, отвергающего абсолютно всё аморальное".
Мы позволили себе столь пространное цитирование "Разговора Праведника с Нечестивцем", поскольку в этих словах не только позиция отдельного автора Нарышкина (Махотина), но и обстоятельная аргументация в пользу нашего утверждения, что крестьяне не только самые полезные, но и самые лучшие члены общества.